Дополнения к "Парнасику дыбом"
Дополнения к "Парнасику дыбом" (написанные коллегами по "Самиздату", а также полученные по почте, списанные из собственной гостевой книги и, наконец, просто найденные в сети)
Сева на древо за вишней полез, Сторож Матвей вынимает обрез. Выстрел! Раздался пронзительный крик... "Сорок второй!" - ухмыльнулся старик.
Страницы - 1 2 3 4
Ф.Г. Лорка
(Santagloria)
Крик заблудился, запутался В сломанных ветках. (Сторож притаился под вишней, Дышит чуть слышно) Сок вишен, как кровь, Расплескался закатом по небу. (Сторож притаился под вишней, Дышит чуть слышно) Осень срывает последние листья, Зиме ухмыляясь. (Ведь сказал вам сорок два раза - Сторож притаился под вишней, Дышит чуть слышно)
Джон Р.Р. Толкиен
(Чёрная Пани)
ПЕСНЬ О СЕВЕ И МАТВЕЕ
То песнь о юноше, что жил В далёкие года И свет улыбкой всем дарил, Как ранняя звезда. Где нынче дивный этот свет, Где лучезарный взор? Утерян эльфа Севы след Среди полночных гор. Где ветви сад к земле клонил, Без счёта долгих дней Там вишни с луком сторожил Угрюмый гном Матвей. И был любим багряный плод В чертогах древних гор, И вишен светлый хоровод Гляделся в гладь озёр... Но в сад, когда никто не ждал, Предвестником беды Ворвался Сева и украл Румяные плоды. И гном, в зелёную листву Вперив суровый взгляд, Послал тяжёлую стрелу В ограбившего сад. Был эльф навеки разлучён С добычею своей... Где с той поры скитался он? Среди каких теней? Где нынче он? В каких мирах Смешались явь и сон? Вот он взлетает на ветвях, Вот раздаётся стон; Он в ветре лепестком парит, Он бел, как вишни цвет, Он гордым Элрондом царит Над зеленью... Но нет - То лишь виденье. День за днём И, верно, навсегда, Хранит молчание о нём Лишь руна "42".
А. Твардовский
(The_mockturtle)
Танки справа, танки слева, Тут снаряд и там снаряд... Вот вам, братцы, для сугреву Сказ о том, как мальчик Сева Ночью лез в соседский сад. Строгий критик возмутится: Мол, негоже в грозный час Байкой глупой веселиться, И решит, что не годится Для войны такой рассказ. Пусть бурчит! А мы, солдаты Огневой передовой, Завсегда, признаться, рады Доброй байке фронтовой. Кто не штурмовал заборы, От собак не удирал, Звонкий крик "Держите вора!" За спиною не слыхал, Кто в репейнике колючем Не скрывался, весь дрожа, В час, когда мрачнее тучи, Изрыгая мат могучий, Шли с облавы сторожа, Праведным пылая гневом - Тот и вправду не поймет (Танки справа, танки слева) Сказ о том, как мальчик Сева Лез в соседский огород. Я слыхал его в окопах От известного стрелка В час, когда ждала Европа Избавленья от врага. Дед Матвей - стрелок от бога: Немца бьет не в бровь, а в глаз. Как-то, выпимши немного, Он повел, нахмурясь строго, О налетчике рассказ. Вечерком, едва стемнело И в полях туман залег, Сева двинулся на дело: За забор проник умело И на вишни приналёг. Ох, и сладки нынче вишни! Но беда уже близка: Вон, осклабившись облыжно, Чья-то тень скользит неслышно От пивного от ларька. Пес цепной завыл тоскливо: Мол, беги, покуда цел! Звезды щурились глумливо, А старик неторопливо Взял воришку на прицел. Без подробностей излишних Скажем: будто дальний гром, Выстрел грянул. Сева с вишни Пушечным упал ядром. Распрямляя гордо спину под мальчонки слабый стон, "Сорок два!" - Матвей прикинул (Это был, конечно, он).
А. Твардовский
(Slav)
На дорогах, на привале, И у кухни полевой Вы встречались с этим парнем - Сева Теркин, парень свой! На баяне и вприсядку - Он на все большой мастак, И старушке вспашет грядку После боя, просто так. Разведет пилу, починит Что не ходит с той войны, И на стол две фляжки вынет, Что стянул у старшины. Бабка Севе говорила: "Я, милок, давно одна. Вишня нонче уродила... И война ей не война. Помоги собрать, сыночек". "Ладно, мать, бадью давай! Соберем мы без отсрочек Твой богатый урожай". А в лесочке, за оврагом Притаился в камышах Снайпер, словно он коряга, Фриц Матвеус Зонненшвах. У него зарубок много Где-то больше сорока. А вдали пылит дорога, И в полях стоят стога... Лезет наш боец на вишню - Надо ж бабке подмогнуть! Но прицел фашиста рыщет, Целит прямо Севе в грудь. И когда раздался выстрел, Спелых ягод красный сок, Губы Севины забрызгав, Кровью стал... И Теркин смолк... Он лежал, раскинув руки, Словно Русь хотел обнять... А в селе Большие Луки Охнув, вдруг осела мать...
Н. Тихонов
(Latakot)
Спокойно "Казбек" докурил до конца, Спокойно улыбку стер с лица. Приказ - охранять колхозный сад. Порох. Берданка. Ни шагу назад. Лезут мальчишки один за одним. Берданка грохочет, стелется дым. Сорок трупов лежат по кустам, И сорок первый - упал и не встал. А сорок вторым был Сева-внучок. Сузился стариковский зрачок. Его он нянчил одиннадцать лет. Но есть приказ. Сомнений нет. У ветерана не дрогнул прицел, Вскрикнув, Сева в кусты полетел. Таков наш сторож дед Матвей. Гвозди б делать из этих людей.
Н. Тихонов
(Кунгурцев)
БАЛЛАДА О ВИШНЯХ
Летняя ночь и вишнёвый аромат. В ушах команда: "Пора лезть в сад!" Севка юн и отчаянно смел. И вишни отведать он захотел. "Не всё ли равно, коль назад не приду, Ещё покойней лежать в саду?" Да, ни к чему пустой разговор. Прыжок – и уже позади забор. И ловко скользит он среди ветвей. Но где-то во тьме сторож Матвей. Рука не дрогнет и зорок глаз. Он видит всё и в полночный час. Ушам правленья простукал рассвет: "Расхититель мёртв. Убытков нет". Вишни в продажу нынче пойдут. Нету дороже вишен, чем тут.
М. Светлов
(Локи 0)
Мы скакали ночь навылет, Не жалел никто коня. "Слышишь - там деревья пилят" Друг окликнул тут меня. "Если это не случайно, Надо ж - в полночь дровосек, Может, там готовят тайно Нам засаду средь засек". И военный ветер сразу Тучи разредил до дыр. Я ответил Севе: "Глазу Не поверит командир, Не поверит он и эху, Наш комбриг - не из таких. Надо ехать на разведку, Надо пленных брать живых. Сорок два бойца в отряде, Значит - сорок два штыка, Чтобы не напали сзади, Надо бить наверняка". И жестоких шпор удары Повернули вмиг коней. Над республикой - пожары, Как тушить их - нам видней. Ураганом налетели, Бой случился - будь здоров, Разбежаться не успели Сорок с лишним юнкеров. И сказал мне Сева тихо, Глядя мертвому в глаза: "Этих дней запомним лихо, Эти дни забыть нельзя". Но очнулся парень быстро, Снова стал самим собой: "Ну-ка, гляну, все ли чисто, Нет ли банды тут другой". Он вскочил на ветку ловко, Он держался молодцом, Но английская винтовка Жарко плюнула свинцом. Враг один в кустах укрылся, И в последний раз стрелял - Так потом и сохранился На лице его оскал. Хоронили всем отрядом. Комсомольской кровью - в ряд Над могилой, как награды, Вишни спелые лежат.
Я. Шведов
(Евгений Полупанов)
Как-то летом на рассвете
Заглянул в соседский сад,
Там под вишней, с виду дети,
Сорок два лежат подряд.
Я краснею, я бледнею,
Руки начали дрожать...
Может быть успею
Я из сада убежать.
Припев
Раскудрявый
Дед Матвей за мной бежит.
Пень трухлявый,
Он здесь вишню сторожит.
Скачет волком,
Да из двустволки
Без разбору он палИт.
За сараем отдышался,
С горя хочется кричать -
Там же Сева-друг остался!
Надо друга выручать.
Выползаю из-за хаты
Я, молчание храня...
Снова дед косматый
Смотрит волком на меня.
Припев
Что ж ты Сева без нагана
Ночью в сад чужой пошёл?
В том саду стоит охрана,
Там ты смерть свою нашёл...
Время как в ручье водица
Всё бежит... Но через стон
Мне ночами снится
Всё один и тот же сон:
Припев
М. Павич
(Константин Бояндин)
ПУЛЯ ИЗ ДОБРОГО СЕРЕБРА
Хозяином сада был никому не известный купец родом с Мадагаскара, из тех, что знают французский лучше, чем родной, считают цыплят только по осени, и не забывают в ясный день перекрестить северный ветер. Яблонь в саду было столько, что никто не взялся бы их сосчитать.
- Не подпускай к яблоням чертей, - велел купец своему сторожу, крепкому старику по имени Матвей, который и в ночное ненастье мог бы одним выстрелом сбить сразу трёх орлов. - И не вздумай есть падалицу, слышишь?
В полночь тучи сгустились над садом, и загремело так, что люди сказали - черти, поди, мелют свою муку. Сторож Матвей обходил сад, время от времени метким выстрелом сбивая пролетавших ворон, и задумчиво жевал свой левый мужской ус. Едва ливень обрушился на сад, Матвей заметил чертей, что лезли отовсюду через забор. Спуску сторож не давал ни чертям, ни даже детям, а потому принялся стрелять, заряжая ружьё то пулями, то камнями, а то и крёстным знамением, от которого падало наземь сразу по три чёрта.
Последнего, сорок второго, Матвей сшиб серебряной пулей, которую с рождения носил на цепочке на шее, как талисман. "Не грызи её", велела мать, "не то никогда в доме твоём не будет доброго серебра". Матвей грыз её, не переставая, и от оплеух поседел, полысел и состарился на пятьдесят лет за семь.
Во вспышке молнии Матвей понял, что застрелил соседского мальчишку, у которого в будние дни было по три имени, а по ночам - ни одного. Матвей задумчиво пожевал правый ус и, наклонившись, поднял яблоко, выкатившееся из ладони ночного вора. Не удержавшись, надкусил и сам не заметил, как съел.
И тут он понял, что сам лежит среди яблок, заметил серебряную пулю на цепочке на шее мальчишки. А после очередной вспышки молнии увидел, что и лицом тот походит на него как две капли воды.
Утром сад нашли пустым, яблони - высохшими, а купца с утерянным именем обнаружили в сорока двух верстах от имения, с сорока двумя пулевыми ранениями. Так все и поняли, что купец тот был последней, сорок второй жизнью сторожа Матвея.
С. Лагерлёф
(lady_capeacane)
УДИВИТЕЛЬНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ, СЛУЧИВШЕЕСЯ С ОЗОРНИКОМ
Глава 1. Озорник.
В одной шведской деревушке жил мальчик по имени Свен. С виду - мальчик как мальчик. А житья от него не было никому.
Школу он прогуливал, учился на двойки и единицы, у соседей воровал вишни и яблоки и даже не задумывался о том, что такая жизнь не может длиться постоянно, хоть ему уже и исполнилось целых тринадцать лет.
Так шло до тех пор, пока с ним не случилось одно неожиданное происшествие.
В тот день он, как обычно, пришёл в школу к третьему уроку, отсидел два оставшихся урока, прохлопав ушами и поймав несколько жирных красных двоек, а потом, боясь возвращаться домой к строгому отцу, решил оттянуть время на улице.
Хотя по календарю был ещё только июль, но деревня, в которой жил Свен, находилась на юге Швеции, и к восьми часам вечера здесь уже было достаточно темно. Солнце садилось, и на дорогу опускалась тьма, которая в тот вечер показалась Свену особенно зловещей. К тому же он сегодня весь день ничего не ел, и в животе у него начинало урчать. "Вот сейчас, наверное, моя матушка ужин готовит, - подумал он и облизнулся. - Наверное, у нас сегодня опять будут сосиски, блинчики, шпик... ням-ням... Идти домой или не идти?"
Но, вспомнив, какой толстый ремень у его отца и какая тяжёлая на нём железная пряжка, он побоялся идти домой с дневником, украсившимся новыми двойками и замечаниями учителя о его, Свена Петерсона, плохом поведении.
"Ничего, - решил он. - Заскочу к кому-нибудь из своих приятелей и поужинаю у него". Но улица уже была пустынна, а все дворы - крепко заперты. Он попробовал постучаться в несколько ближайших ворот - никто не отпер.
Что же теперь делать? Где поесть? И тут он увидел, как прямо над его головой свесила ветви огромная раскидистая вишня, полная сочных и спелых ягод, словно приглашая его поужинать. Правда, вишня находилась в чужом саду, но Свен с его практическим умом бывалого озорника знал, что это беда небольшая. Он заглянул через забор. В саду не было никого. Ни одного живого человека - если не считать за человека мраморную статую сурового и мрачного на вид мужчины с ружьём, установленную как раз под этой вишней.
"Ну и пугало", - мелькнуло в голове у Свена.
Пугало и в самом деле было хоть куда: нос крючком, губы поджаты, а правая рука с ружьём решительно вскинута вверх - казалось, оно вот-вот готово пустить его в ход.
"Ничего страшного, огородные пугала не оживают даже ночью. А я вот сейчас залезу на вишню, поем и ещё косточками ему в лоб постреляю, чтобы знал, как страх на людей нагонять", - подумал Свен и решительно полез по гостеприимным ветвям раскидистого дерева.
Он беспокоился лишь об одном - как бы не встретился ему под покровом ночи знаменитый сторож Матти Сукинсон, отставной солдат, о котором шла молва, что ещё никто не уходил живым из его рук.
Глава 2. Часы Сукинсонов.
Старший сержант Матти Сукинсон отличился своим героизмом ещё в прошлую войну. Около тридцати поляков, датчан и немцев были уложены на месте из его мушкета. Сам король наградил его за это золотыми часами со своей руки.
Правда, теперь уже трудно сказать, куда подевались эти часы, однако в роду Сукинсонов из поколения в поколение передаётся портрет основателя их рода в голубом мундире со слегка поднятым левым рукавом, так что часы, украшенные вензелем знаменитого и безвременно погибшего Карла XII, видны весьма отчётливо.
В наше время едва ли кто-нибудь согласился бы надеть на руку столь грубый образец ювелирного искусства двухсотлетней давности, к тому же не снабжённый минутной стрелкой. Но двести лет назад точного времени знать не требовалось, ведь люди в Швеции жили тогда гораздо более размеренной жизнью, чем теперь, когда Матти Сукинсон покоится в фамильном склепе, да будет ему земля пухом!
Да, именно в фамильном склепе, ибо за два или три дня до смерти он получил потомственное дворянство и поместье...
А пока сей славный ветеран не имел дворянских грамот и собственных земель, он, как и многие отставные солдаты, часто нуждался в деньгах и оттого был вынужден подрабатывать охранником у зажиточных крестьян и помещиков. На всю округу гремела слава о нём как грозе воров и озорников.
Вот и в тот вечер, когда Свен, боясь идти домой, решил заменить полноценный домашний ужин лёгкой трапезой из чужих вишен, Матти Сукинсон охранял плодовый сад господина Блюменталя, самого богатого фермера в их деревне.
Он стоял под одной из вишен, вскинув мушкет наперевес. Как подобает хорошему сторожу и настоящему каролину, он весь превратился в слух, застыв подобно мраморной статуе.
Когда на золотых королевских часах, с которыми он никогда не расставался, пробило два часа пополуночи, он почувствовал, как что-то очень маленькое и очень твёрдое ударило его по голове, едва не порвав форменную треуголку, с которой он тоже никогда не расставался. Глянув вверх, он увидел, что на вишне, растущей у самого забора, сидит какой-то мальчишка и швыряет вишнёвые косточки. И в кого? В него, Матти Сукинсона, получавшего награды из рук самого короля!
"Да знает ли он, кто я такой?" - проскрипел зубами старый солдат.
Глава 3. Поимка озорника.
Поужинав вишнями, выспавшись прямо на ветвях и вдоволь насладившись метанием вишнёвых косточек, Свен слезал с дерева на землю. Он успел спуститься по ветвям вишни на несколько футов, когда увидел дуло, нацеленное ему прямо в лицо.
"Что это? - подумал он, дрожа всем телом и прижимаясь к стволу. - Неужели пугало всё-таки ожило?"
С ловкостью белки перескочил он на другую вишню, потом - на яблоню. Но гулкий топот подкованных солдатских сапог неотступно преследовал его. В голове Свена мелькала одна мысль: "Где бы спрятаться?"
Вдруг он почувствовал, как его грудь пронзило что-то очень тяжёлое, куда как тяжелее отцовского ремня, и непереносимо горячее. Он издал крик, всколыхнувший темноту ночи, и упал на землю, истекая кровью.
Глава 4. Матти Сукинсон.
- Заметьте, господин Блюменталь, - торжественным тоном произнёс Сукинсон, указывая на распростёртое тело мальчика, залитое алой кровью, смешанной с вишнёвым соком, - это уже сорок второй человек, убитый мною за правое дело. Тридцать человек вражеских солдат в прошлую войну, да ещё одиннадцать грабителей - в бытность мою сторожем... сколько получается?
- Сорок один, - отвечал Блюменталь.
- Да, сорок один. И теперь ещё вот этот мальчишка, ловкий, как белка, и нахальный, как обезьяна. Итого сорок два.
- Сорок два человека! Да Вы, господин Сукинсон, заслуживаете дворянство, никак не меньше. Просто ужасно, что Карл Двенадцатый, мир его праху, не успел дать Вам титул и поместье, пока не получил пулю в висок. Но я напишу в Стокгольм, и там это дело быстро исправят.
Неделю спустя Матти Сукинсон достал из сундука свой парадный синий мундир старшего сержанта, прицепил к сапогам шпоры и отправился в Стокгольм, откуда вернулся в голубом мундире лейтенанта и с дарственными грамотами на несколько деревень.
М.В. Льоса
Марио Варгас Льоса
(Habeas Corpus)
*** На окраине деревни был когда-то выжженный солнцем пустырь. Раз в год, в канун карнавала, индейцы Кукарачча разбивали там свои шатры, а пьяные солдаты из гарнизона рыскали в поисках женщин и приключений. Теперь там разбит вишнёвый сад. *** Москиты впиваются в его голые ноги и руки. Он крадётся, увязая в густой траве. Вот и ворота сада. *** Немногие старики помнят ещё, как сажали сад. Дон Матео сам копал землю, сам выписывал из Лимы лучшие саженцы. И скоро на месте пустыря зазеленели первые деревья. *** - Он был негодяем, - сплюнул Литума, хлебнув крепкого писко. - Пускай потом говорят: я негодяй - сказал дон Матео, - но сад я в обиду не дам. Тихо жужжат москиты. Писко жжёт горло. - Он украл это ружьё? - полковник уставился на Литуму. А Литума: нет, мой полковник, ружьё так просто не украдёшь, это здесь вам не Лима; и полковник: понятно, что не Лима, сержант Литума, но откуда он взял ружьё? - Купил на ярмарке, - сказал дон Матео. *** Всеволод перелезает через забор. Искусанные москитами ноги не слушаются. - Где он заметил его? - спросил Литума. - В саду! - крикнул дон Матео. - Я знаю, что ты в саду. - Да, я в саду, - сказал Всеволод. И старик: ты уже 42-й. А Всеволод: не сердитесь, дон Матео, я сейчас уйду. Толчок; что с вами, дон Матео. И дон Матео ничего, где он? - Он сидел на дереве, - сказал Литума. - На каком дереве? - спросил полковник. - Вон на той вишне, - кричит дон Матео. Он взбудоражен, глаза наливаются кровью. Огромные капли пота стекают с его лба. Дрожащими руками он поднимает ружьё. *** - И он попал? - удивляется Литума. - Попал, - прошептал Всеволод, падая с дерева. Ладно, сержант Литума, выпейте ещё рюмку, - полковник сам наливает, - Вас переводят в сельву, с повышением.
Л. Гонгора
Луис Гонгора
(Аноним)
Рубинов свет в оправе изумрудной, Полуденной звездою озаренный, Поющий Филомелою влюбленной, Алтарь живой, пылающий и чудный! Тантала муку вынести так трудно, И дерзкий Сэв, к сиянью устремленный, Как юноша Икар неутоленный На ствол взлетает в тишине безлюдной. Но как в пещере тьма, а в зеркале алмазы, Так в зарослях ликующего сада Таился страж, желаньям неподсудный! И ангел смерти налетает сразу, И вишни рдеют отблесками Ада!
К. Руа
(Марук)
Вишни. Звали Севу. Сева слышал. ...сторож вышел... Трупом бледным и ужасным Сева На земле. Под вишней Красной.
Ж. Брассанс
Жорж Брассанс
(Локи 0)
У нас в деревне, без понтов,
Рекордно много мудаков
И мент в отставке, старый дед
Любил мудил сводить на нет.
Баловался часто петлей и толом,
Но предпочитал свой надежный ствол он, -
Но им, мудилам, не понять -
Нельзя чужую вишню жрать,
И каждый местный обормот
К ментяре попадал в блокнот.
И вот, уже в который раз -
У старика наметан глаз, -
Постпубертатный мальчуган
Залез дурной ногой в капкан.
Старому менту ведь немного надо -
Только чтоб не крали плоды из сада,
Но им, мудилам, не понять -
Нельзя чужую вишню жрать,
И каждый местный обормот
К ментяре попадал в блокнот.
Ну, что там долго говорить -
В мишень недвижимую бить
Куда сподручнее, чем влет...
Дед "42" вписал в блокнот.
Так-то ведь, по жизни - травинки тише,
Жалко лишь, что мент, и убьет за вишню -
Но им, мудилам, не понять -
Нельзя служивых обижать,
И каждый местный обормот
К ментяре попадал в блокнот.
Дж. Алтаузен
Джек Алтаузен (фрагмент баллады)
(Кунгурцев)
…А друг мой Севка был таков: Он фрукты воровать любил, У нас, в республике садов, Им каждый сад обчищен был. За Чертороем и Десной За вишней как-то он полез. Да сторож там попался злой И тут же выхватил обрез. Вот выстрел, крик, паденье, дым, Большая тёплая струя… И Севка стал сорок вторым, Кого зарыли в тех краях. Он не вернётся никогда В родимый город, в отчий дом. И мать, и младшая сестра Его не встретят за столом...
А. Галич
(Platonicus)
Над Тамбовщиной пахнет вишнями, Ночь над садом сегодня свежа. Только вишни в России, видишь ли, Сторожа стерегут, сторожа... Сел на лавку старик с двустволкою, Достаёт с махоркой кисет, И про юность свою недолгую Вспоминает с улыбкой дед: Как на Севере с вышки целился, Как щеку холодил приклад, Как он сорок белогвардейцев При побегах вернул назад. Сторож дёрнул бородкой седенькой И припомнил ещё денёк, Как филологу-академику Припаяли добавочный срок. Как стоял он с глазами белыми, Как конвой его уволок... В этот час за вишнями спелыми В сад залез один паренёк. И как прежде, старик прицелился, И как прежде, спустил курок... Зря решил поиграть в индейцев Этот сорок второй паренёк. Как же вышло, что стали мы лишними? Жизнь, как сад вишнёвый, свежа... Только вишни в России, видишь ли, Сторожа стерегут, сторожа.
А. Вознесенский
(Виталий Аверин)
Ты меня, Сева, ночью разбудишь. За плетень не успеешь, не выйдешь. Ты Матвея вовек не забудешь. Спелых ягодок фиг ты увидишь. Не мигая, слезятся от ветра Переспелые, карие вишни. Промахнуться - плохая примета. (Спелых ягодок ты не увидишь). И взметнутся неистовой высью Мимо задницы соли излишки... Ты теперь распрощаешься с мыслью Как украсть мои карие вишни.
Е. Винокуров
(Андрей Ванюков)
Собрались ночкой темной За вишней дармовой Сережка с Малой Бронной И Сева с Моховой. В колхозный сад районный, Похоже не впервой, Явились с Малой Бронной А также с Моховой. Налет был незаконный И даже групповой Сережки с Малой Бронной И Севы с Моховой. На мушку непреклонный Поймал их часовой, Сережку с Малой Бронной И Севу с Моховой. Он пулей припасённой Шарахнул боевой В Сережку с Малой Бронной И в Севу с Моховой. Лежат теперь в бетонной Могилке типовой Сережка с Малой Бронной И Сева с Моховой.
Н. Рубцов
(Кунгурцев)
Повалился Севка вниз с ветвей. Совершилась в мире неизбежность. Не жалей ты Севку, не жалей. А жалей ты вишенную свежесть. Вишни с телом на земле лежат. Не вини ты старого Матвея. Только лишь сам Севка виноват В том, что получил он пулю в шею.
Д. Кедрин
(Кунгурцев)
Есть у пацанов такой обычай – Как сойдутся, хвастаются сильно. Севка, что с околицы станичьей, Заливался соловьём умильно: "Я вчера в саду колхозном вишен Обожрался, сколько было мочи. И ушёл оттуда не обижен, Два мешка с собой упёр, короче. В общем, что тут много-то базарить, Для меня пустяк на самом деле!" "Это круто!" – старшие сказали, Восхищённо мелкие глядели. А его соперник рыжий Толька, Разойдясь, воскликнул: "Эка малость! Я сопру сегодня вишен столько, Чтоб колхозу вовсе не осталось! И продам потом их на вокзале. Вот такие ставлю нынче цели". "Это круто!" – старшие сказали, Восхищённо мелкие глядели. Но внезапно не пойми откуда Вышел дед Матвей, колхозный сторож. Засмеялся: "Севка, вот паскуда! Врёшь, и не краснеет твоя рожа! Что стоишь? Пойди присядь на лавку. А, не можешь! Я-то точно знаю! Потому, что солью из берданки В зад тебе я ночью засандалил. Так и поросята не визжали, Как визжал ты, получив заряда". Старшие, заткнулись и молчали, Мелкота над Севкой хохотала. Уродилось вишни много нынче, Получил колхоз доход обильный... Есть у пацанов такой обычай – Как сойдутся, хвастаются сильно.
Д. Кедрин
(Кунгурцев)
Всегда смешно, хоть и трагично На деле палится глупец: Уже с берданкою привычно Подкрался сторож-удалец. И чумового разгильдяя Он, не спеша, в прицел поймал, А тот, на ветке восседая, Чужие вишни жрал и жрал. Ах, только б жизнь мою земную Не кончить так же – боже мой! – Как Севка, что, плоды воруя, Забрался ночью в сад чужой.
И. Бродский
И. Бродский (утраченные катрены из "Писем римскому другу")
(Рой Ежов)
Подрядился сторожить я вишню, Постум. Платят чуть, но на гетер вполне хватает. Благодать, тенек. Казалось бы все просто, Да детишки воровать ходили стаей. Что ж, пришлось припомнить жизнь легионера, Объяснить, что право римское - не лево. Сорок двух уже ухлопал для примера. Вон, последний остывает рядом - Сева.
И. Бродский
(Глеб Андрианов)
Ни страны, ни погоста Не дано выбирать, В сад соседский без спроса Сева лезет опять. Шаг Матвея чуть слышен Пареньку на беду, Между выцветших вишен Утром тело найдут. И душа, неустанно Поспешая во тьму, Промелькнет над кустами В сладковатом дыму. В теле новая полость, Под затылок свинец, Тихий сторожа голос: "До свиданья, малец, Мы увидимся вскоре За последней рекой". Он прошепчет о воре Что-то за упокой. И деревья плодами Из непрожитых лет, Словно после свиданья, Машут мальчику вслед.
И. Бродский
(I_shmael)
Он ходил вместо змея за вишней к древу, Молодой, пацан, да и срок пустяшный. Но конвойный Матвей воронёным зевом "Сорок два" пролаял с надзорной башни.
И. Бродский
(Оьга Чернорицкая)
Слава тем, кто не поднимая взора, Шли в абортарий в шестидесятых, Спасая отечество от позора! Ведь сколько в сады их, Поколенье проклятых, Лезет мальчиков точно воры! Лезет мальчиков через заборы. Слава деду Матвею, который Тех, кого пощадил абортарий, Посредством ружья на тот свет отправил, Спасая отечество от позора.
И. Бродский
(Неизвестный автор)
Пространство убегает от самого себя. Но убежать не может, и также - Сева Полез за вишнями, пока соседи спят, Немного стырить, Эвтерпа-дева! Матвей был сторож, услышав шум Обескуражен он был и вскоре Навел прицел, и прощальных дум Сына мать не узнала, рыдая с горя. От смерти своей - не убежать никак. Ты - точка жалкая, ты же - сторож. Стреляешь сам, и твоя тоска Тебя же на смертное тянет ложе.
Б. Окуджава
(Samsonovitch)
ПЕСЕНКА О СЕВКЕ ДВОРОВОМ
За что ж в Севку-то дворового Ведь он ни в чём не виноват. Он в старый сад полез за вишнею, Но он ни в чём не виноват. Матвей был сторож очень опытный В саду дежурил день и ночь, А Сева был совсем не опытный И сдуру лез на вишню в ночь. Старик его увидел издали И тут же высунул наган. И стрельнул в Севу сторож издали, Хоть не пристреленный наган. А Сева рухнул сразу замертво, Хоть и хороший парень был. Но рухнул сразу Сева замертво Стрелок хороший сторож был.
А. Городницкий
(Рой Ежов)
Ах, вишенки,
Ах, вишенки,
Ах, вишенки,
Ах, вишенки,
Терзания измученной души.
Неслышимым,
Неслышимым,
Неслышимым,
Неслышимым
Прокрался ты в полуденной тиши.
И счастлив ты до немоты,
Когда сбылись твои мечты,
И райское блаженство впереди.
Но что тебе вишневый сад,
Когда пробитый маскхалат
От выстрела дымится на груди?
Немыслимо,
Немыслимо,
Немыслимо,
Немыслимо
И невообразимо тяжело.
Немы слова,
Немы слова,
Немы слова,
Немы слова,
Чтоб описать немыслимое зло!
Всего мгновение назад,
Казалось, не было преград
Мечтам твоим в неполных десять лет.
Но ты застрелен, ты убит,
И над тобой Матвей стоит,
А вишенка пылится на земле.
В. Высоцкий
(Alex Mazor)
Друг твердил закадычный: Там в саду зреет вишня, Ветви ломит под ней, Соком вся налилась. Вот как дума лихая, Совершенно чужая, Мне на нервах играя, Подло в душу вкралась. Друг сказал: Надо, Сева! Лезь за вишней на древо, Псы сидят на цепи, Дед Матвей в стельку пьян. И всего-то оружья - Ты ведь знаешь не хуже - Лишь свисток, да к тому же Проржавевший наган. Старый сторож Матвей вел свой счет - сорок с малым фамилий. Ничего не сказать, у него был богатый улов. В этих кущах-садах встал вопрос предо мной: или-или! Но судьба мне сулит в эту ночь наломать, видно, дров. В грязь уткнувши лицо, я лежал, притаясь, под забором, И момент улучив, за цепочку флажков перешел. Старый сторож Матвей очень долго возился с затвором, Отворял-затворял, наконец он загнал пулю в ствол. Я змеей лез наверх, не дыша, меня было неслышно, Лишь под самый конец за сучок зацепил, остолоп. Вот и кущи-сады, в коих прорва краснеющих вишен, Но сады сторожат - и убит я без промаха в лоб.
В. Высоцкий
(М.В. Сапроненко)
Сева высмотрел плод, что доспел, доспел, Потрусил бы за ствол - он упал, упал... Вот вам песня о том, кто не съел, не съел, И что вишня сладка - не узнал, не узнал. Он пока лишь влезал на забор, на забор, Неуверенно и не спеша, Дед Матвей передернул затвор, затвор, И на небо взметнулась душа, душа. Может, были с судьбой нелады, нелады, И со случаем плохи дела, дела, Только Сева чужие сады, сады, Никогда больше не обирал. Смешно! Не правда ли, смешно! Смешно! А он шутил - не дошутил, Хоть вишню воровать грешно, грешно, Но Сева жизнью заплатил! Ни единою буквой не лгу, Он за вишней полез не спроста. Для подруги тянулся к суку, для себя воровать бы не стал! Но к ней в серебряном ландо Он не добрался и не до... Не добежал, бегун-беглец, Не долетел, не доскакал, Горячей каплею свинец Порыв любовный оборвал. Смешно, не правда ли? Ну, вот, - И вам смешно, и даже мне. Конь на скаку и птица влет, - По чьей вине, по чьей вине?
В. Высоцкий
(Zlata)
Я не люблю, когда наполовину Или когда не кончен разговор, Когда воруют вишню или сливу. Я просто ненавижу слово "вор". Я не люблю короткие обрезы Из них попасть - лишь деду по плечу Кто сторожит колхозы и собесы, Кто руку жал когда-то Ильичу.
В. Высоцкий
(Habeas Corpus)
Если вор одолел забор Сдернул с дерева плод - и в рот. Ну а ты безмятежно спал, И мерзавец удрал... Ты его не брани - рискни, Ты поймай одного его То ли ночью, то ль днем с огнем, И отделай ремнем. Если парню урок не впрок, И полуночный вор хитёр, Перелез через день плетень, То забудь про ремень... Ведь как прежде твой глаз - алмаз, И надежно ружьё твоё, И как раньше рука крепка Хлоп - и нет паренька...
В. Высоцкий
(Romaios)
В колхозе вишни налились, Пора настала - зашибись! И мы на дело собрались - Нас было трое. Валюха свой мешок достал И с ним под деревом он встал, А Севка вишни обрывал, А я - на стреме. Сперва наш Севка маху дал: Сорок два раза распугал, Полвишни веток наломал И влез не сразу. Но мы собрали все под срез, Хоть знали - времени в обрез, А сторож где-то бродит здесь И бдит, зараза. Летел с добычей наш отряд, Над полем бодрый веял мат И вишни сладкий аромат Свой испускали. А вишни выдались в тот год Такие, что не лезли в рот, Но мы давились и взаглот Их поедали. А сторож тот, суровый дед, Тогда нам был не конкурент: Нажрался старый, и привет - Совсем в отрубе. Считать не может ни хрена, Обреза нету ни хрена, И вишен нету ни хрена - Лежит дуб-дубом!
Ю. Визбор
(Samsonovitch)
ВИШНЁВЫЙ ВАЛЬС
Ружья у печки висят, Вишни за домом растут Группа отважных ребят Думали - не заметут. Месяц в разгаре Июнь. Вышел охранник во двор. Сева сказал: "Да ты плюнь" И был наказан как вор. Что ж ты полез в этот сад? Что ж ты не стал убегать? Мало ли в жизни засад. Теперь нам тебя вспоминать.
Ю. Визбор
(Habeas Corpus)
Вся деревня спит, лишь луна торчит на небе, Спокойным сном храпит и стар, и млад... Осторожней, друг! Ведь давненько ты тут не был, Заброшенным стоит совхозный сад. Может статься, здесь что-то можно обнаружить. Но если нет - об этом не грусти. Осторожней, друг! Обходи подальше лужи. С простудой ты, приятель, не шути. Ну а если вдруг на опасной на дороге Со сторожем столкнешься ты в упор, Осторожней, друг! Уноси скорее ноги. Ведь ты мастак сигать через забор. Вся деревня спит, только дед Матвей проснулся. Который год живет он тут один... Осторожней, друг!.. Поздно... Сторож ухмыльнулся И снял с плеча свой верный карабин...
Ю. Левитанский
(Любовь Сирота)
Один и тот же сон мне снится третий год: Мне снится - я залез в соседский огород. Да нет, не в огород - скорей, в вишневый сад, Калитка заперта, и нет пути назад. К чему бы это всё? Как видно, не к добру... Ну ладно, раз попал - хоть вишен наберу. И я, из всех стволов покрепче выбрав ствол, За ветки ухватясь, пошел, пошел, пошел! А за спиной уже предчувствую грозу - И всё-таки сквозь сон мучительно ползу, До ягодных ветвей уже почти долез - А сторож дед Матвей наводит свой обрез... Но в том ещё беда, и круче нет беды, Что не годятся мне все прочие сады, Мне нужен этот сад, где бродит дед Матвей, Там вишен аромат доносится с ветвей, Там если риск - так риск, а если шанс - то шанс, И я ползу наверх, почти впадая в транс - Стреляй же, дед Матвей, я больше не боюсь, Я помню этот сон, я знаю, что проснусь!.. Проснулся. Мыслей рой, эмоций карусель - Откуда ж подо мной земля, а не постель? Вишневые стволы, примятая трава, И почему на мне табличка "42"?
Ан. Иванов
(Чваков Димыч (Дмитрий Иванов))
ВИШНЁВЫЙ ЗОБ
(памятка садоводу-любителю, неслучайные фрагменты историко-героического романа-хроники)- Кирьян!
- И?
- Нютин я, Нютин... Только не соопчайте ей об етом!
- Да, кому, хосподи?
- Ну, этой... Сёминой... Томе... А то она ноги считать начнёт... у дивана... На трёхногий никак не согласится, хоть и любит. Недаром же к Федьке-ироду усвистала на сеновал Сабельевый.
- Иди ты!
- А чё тут дивного, раз она плоды той сакуры больше жизни... Матвей Косорылов же сторож видный, хрен кому позволит на пристрелянный участок... Вот она через любимчика Каштановского-то и наладилась.
- Ты о ком?
- О Федьке-мерзавце! Он же Михал Лукичу полный приживал да собутыльник озорного свойства характера...
- Всё, что хошь, Михал Лукич!
Самодур и мироед Каштанов потрепал Косорылова по развесистым ушам и сказал:
- Вот что я думаю, Матвейка, нужно с Ванькой Сабельевым кончать. Уж больно он до моей Анны охочь. Охочей даже, чем Федька, демон, братишка его краснопёрый.
- Вот полезет на неё, тут и кончу...
- Белены объелся, что ли, дурак! Ты Анну с городскими девками не ровняй. Она у меня нетронутая!
- Михал Лукич, я ж про вишню говорил... Тут всё честь по чести... включая девичью... Исполнял, де, свой сторожевой долг...
- Михал Лукич, Михал Лукич... Знаешь, гад, как к Каштанову подъехать. Хорошо сказываешь, да вот неумно. Мы хитрее поступим. Ты Ваньше про братову страсть к Анне намекни, а там и делать ничего не потребуется... Сами друг дружку в мелкую стружку перетрут...
- Слышь, Полукарп Матфеевич, а Ванятка-то наш... Ну, да... Сабельев... сваво брательника Федьку хлопнул...
- За Анну?
- Нет за ... тургеневку*
- Из "максима"?
- Нет, с бердана умудримшись...
- Вестимо, коль за своё-то!
- А то! Вишнёвый зоб завсегда, люди сказывают, хуже жабы... грудной душит! Только не за своё, а за Каштановское...
- Во-о-о-ттт!
- Я и говорю, к белякам Ваньша подался... Надыть его в ГПУ отвесть...
- Стоп, стоп, стоп! - это из-за горизонта вопреки всем правилам приличия появился издатель. Он возмущался и кричал, обращаясь к автору:
- Уважаемый, что ты творишь? Кто у нас сторож? Матвей... Точно. Здесь я согласен - сумел ты Косорылова притянуть за уши. Сумел. Не совсем уверен только, что имя у Каштановского подручного ТО САМОЕ. Но опустим... сей малозначительный факт его биографии. А вот жертву, как ни говори, ты, дисплеемаратель, обязан был назвать Севой. А у тебя - Федька... Куда это годится? Про Севу ясно?
- "Посев", а? Речь идёт о журнале? Или о Севе Новгородцеве? Я вас неправильно понял, правильно понимаю? - автор ничуть не смутился своему недозрелому каламбуру. Глаз его был чист и невинен, дыхание ровное и благовонное.
- Опять ёрничаешь, уважаемый? И так читатель жалуется, что крышу от твоего многословия уносит в сторону Лапландии... Так что будем с Севой делать? Я ж не позволю...
- Так мы быстро исправим...
- Учти, это последняя попытка...
В районе горизонта Евгений Меркулов сочувственно кивал головой. Ему было немного жаль незадачливого автора, ибо он не видел способа, как угодить капризному издателю... Кажется, дельце не выгорит, Геростратом готов поклястся.
А тем временем...
На заднем фоне видно знамя Етитской дивизии шантарапинского партизанского отряда. Борцы за все революции разом** собрались хлебать вишнёвого киселя из-за семи вёрст. Не зря у нас, понимаете, герои погибают... Опять же на помин своей души кой-чего предусмотрительный Федька Сабельев оставил... Не зря он у Каштанова в услужении столько лет подвизался.
Тыков Ялейников, комиссар с пронзительным взглядом перековавшегося троцкиста
(не чета Яхтисаари***), произнёс пламенную революционную речь в память погибших бойцов, вообще и применительно
к Фёдору Сабельеву, в частности:
- Выпьем, товарищи! Выпьем и снова нальём!
А старый партизан Полукарп Назадов при этих словах комиссара уронил несколько десятков
скупых мужских слёз в стакан с ядрёным поминальным зельем. Заскорузлыми об Алтайские земляные угодья,
в основном подзолистого состава, пальцами будущий председатель протёр простой медальон работы фабр. вероятно,
сокращение от фабрики) "ЖЕ" с фотографией Федьши. Старик не смог удержать в себе тайны,
которую вынашивал долгие мрачные годы труда на мироеда Каштанова:
- Вот кака судьба непутяща у сынка маво незаконнорожденного вышла... Все ить думают,
быдта ён Федя. А ведь имя-то ему Сева от рождения дадено... Про Федьку уже его рогоносый "батька" придумал...
...автор обратился в сторону неизвестного направления, где по его крайнему разумению
должен был скрываться издатель...
- А что, неплохо я вывернулся? Вполне в духе времени... "Мыльные" сериалы
с перепутанной генеалогией, как считаете?..
- Считай, что вывернулся, чертяка... - Издатель тоже попытался скаламбурить.
- Но решать всё равно Евгению Юрьевичу. Так что молись, если умеешь.
Вдалеке сделались слышны неразборчивые звуки мультимедийной молитвы.
Прошли годы...
- Не бойтесь, Иван Михайлович, сдюжим. Не дадим вишне вымерзнуть... Честное слово коммуниста даю.
Не будь я в Шантарапе самый знаменитый Пётр.
- Вельяминовых, что ли сынок?
- Вельями... вельями... Не, не Шекспирского семени. Вельми понеже Полукарп Матфеевич Назадов...
(Здесь читатель должен ясно для себя понять, что с годами речь Назадова сделалась вполне культурной.
Председательская должность накладывает, так сказать... В том числе и отпечаток...) А Петра я только в качестве
профилактики склероза помянул...
- Это, что ли Косорылову сросвенником приходисся... (апорте): Тьфу, как в эту
Шантарапу приезжаю, сразу начинаю говор местный копировать, прости меня, партия...
- Не-а, этот без затей однофамильцем мне,.. батюшка Секлетарь Михайлович, не вели до
наркотической тройки посылать...
- До скольких разов табе, Матфеевич обсказывать надобно, не наркотическая то тройка,
а совсем даже инако - революционная птица-тройка имени товарища Железного Феникса Несдержанного... (апорте):
Вот сколько лет секретарствую, а всегда меня в Шантарапе (чуть не Сен-Тропез!) на народность растаскивает...
- Ты уж прости, Секлетарь Михалыч, коли не понял я, как надобно к товарищам энтим обращаться,
стало быть. Наше дело колхозное, опчественное. Не могём мы всё-то упомнить, как водится...
Снова прошли годы...
А вишня всё растёт! Только по весне её стало модно называть сакурой. И стихи без рифмы писать со странным названием хокку...
самурай Мате Вей сана, сторожевой садовник сёгуна провинции Эду
обожал любоваться переспелыми плодами вишни на закате июльского дня...
как они напоминают старику кровь бездельника Сева Идзу!
______________________
** - В данном контексте разом относится как ко всем революциям начала 20-го века, так и ко всем бойцам знаменитого шантарапинского партизанского отряда Етитской дивизии.
*** - Яхтисаари - один деятель европейского масштаба, полный дилетант в выращивании вишни. Впрочем, он и другого ничего выращивать за всю свою жизнь не научился.
Ю. Семёнов
(Локи 0)
ЕЩЁ ОДНО МГНОВЕНИЕ
Штирлиц прогуливался по саду. Он полюбил эти прогулки еще тогда, в тридцать восьмом, в Испании. Тогда каждый шаг мог стать последним, и тихий шорох листьев, отсутствие людей давали ему возможность расслабиться и собраться с мыслями. Весна в этом году была ранней, и вишня уже цвела. Штирлиц потянулся и сорвал веточку с гроздью белых цветов. Это напомнило ему двадцать четвертый год, когда он последний раз до войны видел русскую землю. Дерево тогда называлось другими словами, на чужом языке, но запах был тот же. Штирлиц подумал, что не стоит опасаться недовольства хозяев: владелец сада погиб две недели назад под бомбежкой, а деревья остались, кое-где посеченные осколками. "Почти как дома", - подумал Штирлиц по-русски.
В этот раз Штирлиц не просто гулял - он ждал провокатора гестапо. "Кто же из них, - думал Штирлиц. - Кто?".
Провокатор сам пошел на контакт с местным отделением СД, предложив отдать целый интернациональный
отряд бойцов Сопротивления, за которым гестапо и полиция охотились уже полгода, и о котором
Штирлиц успел доложить руководству в Москве. Предатель был осторожен, и первый раз собирался лично выйти на связь.
Штирлицу стоило немалых трудов убедить Шелленберга, что это дело должно проходить по ведомству разведки, а не гестапо.
- Я не понимаю, кто у нас под кого копает, - говорил тогда Штирлиц Шелленбергу, имитируя негодование.
- По-моему, все под всех. Я веду эту банду уже три месяца, туда внедряются мои агенты, я уже почти вычислил их передатчик.
И вдруг оказывается, что делом будут заниматься люди Мюллера. Вы представляете, что они там наворотят?
- Спокойней, спокойней, - улыбался Шелленберг. - Почему Вы так держитесь за эту банду, Штирлиц?
- Там намечаются очень перспективные выходы на коминтерновское подполье. А через них - на американцев и на Москву.
Очень интересная игра может получиться. Но если этим будет заниматься Мюллер, я умываю руки!
- Ну зачем же, - сказал тогда Шелленберг. - Занимайтесь этим делом и дальше, а Мюллера мы уговорим.
- Вы даете санкцию?
- Да, - начальник шестого управления поморщился, - я даю санкцию.
И вот теперь Штирлиц гулял по саду и ждал, когда провокатор выйдет на связь. Он не знал, что провокатор, Матвий Бондарь, работал не на себя, и даже не на Мюллера. Бондарь был одним их немногих личных агентов Гиммлера и получил задание "прощупать" Штирлица. Гиммлер, когда давал это задание, не знал, что бывший петлюровец Бондарь узнает в Штирлице Всеволода Владимирова, молодого чекиста, от которого он с трудом ушел в двадцать первом.
Сейчас Матвий Бондарь стоял за старой вишней, следовал взглядом за прогуливающимся Штирлицем и лихорадочно соображал, что же ему делать. Он вспоминал все, что было тогда, двадцать с лишним лет назад, и вдруг снова ощутил себя крепким, нестарым крестьянином, который также из-за дерева следил за приехавшим на хутор отрядом чекистов. Матвий вскинул обрезанный "шмайссер" и выстрелил.
Штирлица спас тонкий слух и регулярные занятия теннисом. В последний момент он успел отскочить, и пуля, пробив куртку, прошла по касательной, лишь оцарапав кожу. Штирлиц упал, откатился за дерево и затаился.
Матвий не стал искать чекиста, чтобы добить его. Он вдруг осознал, что через несколько минут здесь будут люди гестапо, которые ничего не знают о нем, и которые увидят лишь плохо говорящего по-немецки славянина, застрелившего офицера СД.
Когда взвизгнули тормоза, послышались полицейские команды, а Штирлиц встал из своего укрытия и пошел навстречу голосам, зажимая простреленный рукав, Матвий был уже далеко. Он не знал, как будет отчитываться перед Гиммлером, он не думал о том, что сам может оказаться преследуемым. Его снедала мстительная радость: он собственноручно подстрелил сегодня своего сорок второго большевика.
В. Смит
(Лилия Михаэли)
Сева по сей день Считает, Что все фрукты спеют в мае. Он на спор решил, Дал слово, Что корзинку дармового Урожая принесет. Он, Не зная про Матвея, Словно птица в ветках рея, В удивлении немея, Влез на дерево. Оттуда Он увидел много люда, Что лежат в саду Вповалку... Сорок два! Кончай считалку.
Р. Рождественский
(В.И. Лемминг)
Сева очень любил Вишни. Захотелось мальцу Ягод, Но увы! В общем, так Вышло, Не дало воровство Блага. Вишню ту охранял Мотя, Гуманизму старик Чуждый. Очень скуп был дед. Что ты! Не вникал он в чужие Нужды. Всех воров пресекал Четко. Пуля в лоб - разговор Кончен! Ухмыльнется дед, хряпнет Водки. Под надзором сад даже Ночью. Не ушел от судьбы Сева, Дед Матвей был всегда Меток. Сохранил он свое Древо, Не считая пяти Веток. Кто-то скажет, что это Строго, Мы его не поддержим Дружно. Сев таких у нас нынче Много, Вишен мало - понимать Нужно!
М. Исаковский
(Иван Анисимов)
По следам "Селёдочного Банка",
"Не конкурса самопародий" и
творчества ЕвГения Полупанова
Дело было прошлое, конечно,
Шарик голубой над садом плыл,
Здесь давно какой-то дед беспечно
У дороги вишни посадил.
Может, был он дедушкой Матвея,
Может быть, ЕвГению родня,
Многих удальцов те вишни, спея,
Привлекали, сладостью маня.
Шел Матвей по саду спозаранку,
Как всегда, отведав первача,
И качалась ласково берданка
У его тщедушного плеча.
Ветерок июльский тихо веял
И была такая благодать.
Шарик голубой напел Матвею
Зорче сад вишневый охранять.
Он вчера здесь все подъел по пьянке,
Даже тощей кильке был бы рад,
Только голова селедки в банке
На него косой бросала взгляд.
Шел ЕвГений, оселком шлифуя
Рифмы и строптивые слова,
Из больших его штанин, ликуя,
Выпирала рыбья голова.
Ветерок июльский тихо веял
И была такая благодать.
Он подумал: - Дай-ка я с Матвеем
Буду сад вишневый охранять!
Здесь не то, чтобы в Шестой палате,
Мирно кружит шарик голубой,
Голова селедки в каждой хате
Тихо дремлет в банке жестяной.
Мальчик Сева, отойдя от ломки,
Ничего не видя, как стамой,
И, покушав маковой соломки,
Через сад вишневый шел домой.
Ветерок июльский тихо веял,
Но в башке такая круговерть,
И задумал он в саду Матвея,
Как поспели вишни посмотреть.
Сквозь туман и сумрак, словно в танке,
Сева пробирался, как в дыму,
Только голова селедки в банке
Улыбалась ласково ему.
Но зачем винить во всем Матвея,
Если виноват злосчастный рок?
Если, защищаясь, и робея,
Сгоряча нажал он на курок?
Дело было в середине лета,
И ЕвГений видел, как с ветвей
Пала наземь Севина штиблета:
- Сорок два, - определил Матвей.
В. Лифшиц
(Кунгурцев)
Без каких-нибудь особенных затрат Можно влезть вон в тот большой вишнёвый сад, И получит тот большой доход, Кто там вишни соберёт. Я признаться откровенно был бы рад, Если бы залез в прекрасный этот сад, Пил бы я вишнёвый самогон Круглый год, как фон-барон. А вот люди меж собою говорят, Что опасно лезть в красивый этот сад, Там суровый сторож – дед Матвей – Бьёт без промаха! Ей-ей!
Л. Дербенев
(Кунгурцев)
Во саду вишнёвом, у забора, Вновь сидит в засаде спозаранку И всё ждёт очередного вора Дедушка с заряженной берданкой. На прикладе сорок две зарубки, Ведь стреляет он довольно ловко, И не шутит он с ворами шутки Дедушка с заряженной винтовкой. Пусть его по юным вишнекрадам Временами сожаленье гложет, От воров оберегает сад он, Значит не стрелять никак не может. И весь день, и вечером, и ночью Проявляет он свою сноровку, По ворам стрелять он будет точно Дедушка с заряженной винтовкой.
М. Агашина
(Кунгурцев)
1 А где мне взять такую вишню, Дабы наливку настоять, И каждый вечер стопку лишню, Чтобы за здравие принять? За этой вишней в сад колхозный Я нынче ночью заберусь. Пусть говорят, там сторож грозный, Его я вовсе не боюсь. Да, он стрелял когда-то метко, Но нынче старый стал совсем. Я отомщу ему за Севку, Я у него все вишни съем. Его прогонят вмиг с позором, Раз сторожить не по плечам. Пусть сидит дома за запором И горько плачет по ночам. 2 А где мне взять такого дурня, Чтобы за вишней в сад полез, И чтоб его настигла пуля, Какую пустит мой обрез? В правленьи говорят: "Ты старый, Тебе на пенсию пора. Обчистит сад ребёнок малый, Ты ж не заметишь ни фига". Но клевета всё это! Метко Я бью. Мне рано на покой. Когда-то подстрелил я Севку, А это был бандит лихой. И пусть посмеет покуситься Хоть кто-то здесь на этот сад. Вмиг на том свете очутится, Его утащат черти в ад.
В. Коротич
(Кунгурцев)
Ну пропусти меня в вишнёвый сад, Ну дай поесть мне вишен до отвала, Ведь у меня их сроду не бывало, Ну пропусти меня в вишнёвый сад. Ну пропусти меня в вишнёвый сад, Я в том саду ещё ни разу не был, Небось ты сам здесь вишен уж отведал, Ну пропусти меня в вишнёвый сад. Ну пропусти меня в вишнёвый сад, Тебе за это ничего не будет, Ведь у колхоза вишен не убудет, Ну пропусти меня в вишнёвый сад. Ну пропусти меня в вишнёвый сад, Христос сказал, что всем делиться надо, И тех, кто щедр, на небе ждёт награда, Ну пропусти меня в вишнёвый сад. Ну пропусти… Но сторож-супостат Обрез нацелил верною рукою, И Севка полетел вниз головою С холма высокого, где рос вишнёвый сад.
Б. Ласкин
(Кунгурцев)
Этим летом жарко, словно в бане, Но дела у нас идут на лад. На высоком берегу Кубани Сторожит Матвей вишнёвый сад. И внучата доложили точно, Что слыхали как-то невзначай: Обобрать все вишни хочет ночью Севка по прозванью Самурай. Был коварен и проворен Севка, Но засады он не ожидал. И как только он залез на ветку, Наступил безрадостный финал. Дед Матвей служил бойцом в спецназе, И не тратит пули он зазря. Самурай свалился тут же наземь Под напором меткого огня. Сохранил, и песня в том порукой, Сад вишнёвый летнею порой На стрельбе набивший крепко руку Дед Матвей – наш сторож боевой!
Р. Гамзатов
(Локи 0)
Горцы чтут обычай свято: Если в сад чужой залез - То не ищут виноватых, Что пришел ты под обрез. Но закон советский, мудрый, Кровной мести "нет" сказал. Отчего ж Матвей наутро Рядом с Севою лежал?
М. Матусовский
(Zlata)
Вишню, вишню лишь для тебя соберу, Только я плоды те вкусить не смогу, Вижу, вижу: сторож с обрезом идет, Скоро он по мне и пальнет. Скоро, ах скоро в меня он пальнет, И эта вишня из рук упадет!!! Знаю - моя смерть настает. Буду, буду я с того света следить, Сможешь без меня ты тут весело жить? Стану, стану часто являться во сне, Чтобы вспоминал обо мне. Чтоб не случилось, тебе я приснюсь, И ты воскликнешь: "Я сам застрелюсь!" Помни - на том свете дождусь!!!
Г. Остер
(One_second)
Если мама прячет вишню От тебя на верхней полке, Говоря, что ты из школы Двойку новую принёс, Не расстраивайся сразу, Есть сосед, что за забором, У него под домом вишня, И на двойки он плевал. И не важно, что он строгий, Лезь за сладким, и не бойся. Дед Матвей с сорок второго Из винтовки не стрелял...
И. Губерман
(Андрей Рубцов)
Мрачно мыслю о судьбе своей: Когда грохнет, сволочь, из бердана - Будет дальше равнодушно жить Матвей Без меня, без Севки-хулигана.